Алексей Андреев

РУССКИЕ ХАЙКУ

(текст выступления на вечере журнала "Арион" "Цветы чужого сада" 29 апреля 1998 года в музее Цветаевой, Москва)



Начать свое выступление я хотел бы с того, что в разговорном языке называется "отмазкой". Я не являюсь востоковедом, для меня поэзия хайку - это увлечение и поэтический прием, который я использую в своем творчестве. Однако увлечение это зашло уже слишком далеко, так что в настоящий момент я уяснил для себя многие важные сведения о японской поэзии. В частности, тот простой факт, что основой этой поэзии является вовсе не формальное ограничение на количество слогов, а некоторые более глубокие поэтические приемы. Цель данной статьи - несколько прояснить ситуацию, сложившуюся в русских литературных кругах при столкновении двух крайних мнений-заблуждений. Одни, в основном авторы-поэты, зачастую называют термином "хайку (хокку)" практически любое трехстишие. Другие, в основном специалисты-востоковеды, наоборот, часто говорят о полной невозможности переноса эстетики японской поэзии в поэзию русскую - как при переводе классических японских стихов, так и при сочинении "русских трехстиший". Ниже я собираюсь рассказать о некоторых аспектах поэзии хайку и о том, какие элементы этого искусства все-таки могут быть перенесены в поэзию других стран и поняты читателями этих стран.

Естественно, я смогу осветить далеко не все в этом коротком докладе. Это связано, в частности, с тем, что для меня открытие каждого из этих приемов состояло не в заучивании книжного определения, а в переходе на новый, более глубокий уровень мировоззрения. Поэтому, каков бы ни был доклад, он в любом случае будет грешить профанацией, но тем не менее -



1. Эффект недостроенного моста.

Этот первый шаг к пониманию поэзии хайку легко продемонстрировать, если представить себе трехстишие как укороченное танка. Древние японские танка часто состоят из двух частей - в первой дается природный образ, а вторая сополагает с этим образом определенное чувство человека: 


             На осеннем поле
             гнутся колосья риса,
             в одну сторону гнутся
                К тебе лишь вся моя дума,
                а ты ко мне безучастен.

                               (из "Манъесю")

Возникшее в XVII веке хайку являет собой как бы танка без второй половинки, незавершенное сравнение. Ощущение человека теперь не называется явно; остается лишь образ; построение связи происходит в сознании читателя, а не на бумаге: 


                Побывав под ногой,
                он стал по-иному прекрасен,
                листок увядший...
 
                                      Кеси

Подобные методы используются иногда и в западной поэзии. Однако Запад все-таки тяготеет к раскрытым сравнениям и явным метафорам: 

           Их кожаный стук был, как годы, бороздчат,
           Их шум был как стук на монетном дворе,
           И вмиг запружалась рыдванами площадь,
           Деревья мотались, как дверцы карет.

                              (Б. Пастернак, "Баллада")

С точки зрения восточной поэзии автор, злоупотребляющий такими явными связками ("как", "словно", "подобно"), похож на пьяного, который пытается не упасть и при этом хватается за все, что попадается под руку. Собственно, этой карикатурой можно охарактеризовать и многие другие направления западного искусства. Не в силах преодолеть разрыв между образом и реальностью, Запад прибегает ко все более изощренным и все более неестественным "заплатам". Именно этим обусловлен современный интерес к восточному мировоззрению, согласно которому весь мир находится в состоянии спонтанного гармонического единства, и все вещи и явления, все части мироздания уже связаны между собой, а человек является лишь одной из этих частей. Тому, кто проникнулся таким мировоззрением, не требуется "разжеванное" представление связей через завершенные сравнения, антропоморфные метафоры и искусственно притянутые эпитеты. Нужно просто разглядеть то, что уже существует, а для этого достаточно лишь намека - который и дает поэзия хайку: 


                жаркая летняя ночь -
                как долго звонит телефон
                в доме соседа

Однако у некоторых читателей складывается превратное представление об этой "технике намека". Они начинают думать, что любая трехстрочная банальность может быть названа "хайку". Это, конечно, неверно - ведь настоящие японские трехстишия характеризуются именно тем, что вызывают резонанс с чувствами читающего, а это может сделать далеко не каждый образ. Хайку - это намек; но намек, как правило, довольно точный. Для иллюстрации этого эффекта можно использовать такую картину. Представьте, что вы гуляете у реки и видите недостроенный мост - просто ряд свай или конструкцию, доходящую только до середины реки. Понятно, что вы не можете достигнуть другого берега - моста как такового нет; но в вашем воображении вы моментально достраиваете мост и можете довольно точно сказать, где он упирается в противоположный берег. Так работает настоящее хайку: 

 
                не замечала
                как комната бела, пока 
                не это красное яблоко...

                            А. Вирджил



2. Передача ощущений

Даже при том подходе, что описан выше, все-таки возникает искушение воспринимать японское трехстишие как тонкую метафору или аллегорию. Существуют даже работы, где известное стихотворение Басе 

 
                Старый пруд...
                Прыгнула в него лягушка -
                Всплеск воды.

трактуется как зашифрованное описание нашей жизни, в котором под лягушкой понимается человек, пруд означает вечность, а всплеск - символ бренности всего сущего. Не хочу особенно спорить с таким "аналитическим" подходом; но думаю, что Басе вряд ли мыслил в таких категориях при написании этого стихотворения. В его учении мы скорее найдем ориентацию на особые состояния и ощущения человека, среди которых главное - состояние "саби" ("печаль одиночества" или "просветленное одиночество"), позволяющее почувствовать "внутреннюю красоту", или "душу" предметов и явлений, а затем выразить это в очень простых словах.

Таким образом, если ранее я говорил, что хайку НЕ НАЗЫВАЕТ, а лишь УКАЗЫВАЕТ, намекает, то сейчас это можно сформулировать несколько иначе: хайку НЕ ОПИСЫВАЕТ ощущения или состояния, а ПЕРЕДАЕТ (вызывает) их. При чтении хайку нередко возникает даже эффект передачи физических переживаний, в частности вкусовых и осязательных: 


                Холодное утро
                Одеколон
                Еще холодней

                           (В. Крестова)

Здесь я не буду более детально разбирать поэтические методы, позволяющие достигать такого эффекта, ограничусь лишь одной общей идеей. Существует множество определений того, что считать стихами, что - поэзией, и где они пересекаются. Известно, что стихами можно передавать историю государства, рекламные лозунги, научные и религиозные истины и многое другое. Будучи по образованию математиком, я уже имел опыт игры с различными умозрительными построениями. Поэтому в поэзии меня привлекает как раз противоположное - не идеи и концепции, и даже не языковые изыски, а возможность передачи неформализуемых, зачастую мимолетных чувств человека, возможность запечатлеть те редкие моменты нашей жизни, когда мы неожиданно ощущаем невидимую связь со всем окружающим нас миром. Поэзия хайку представляется мне в этом смысле самым поэтичным жанром: 


               "Стада погонщик поет", -
                Подпись к стаpинной гpавюpе. 
                Тысячи лет назад. 

                            (А. Верницкий)



3. Культурный контекст

Это самый спорный вопрос в "хайкологии". Ясно, что понимание таких лаконичных стихов невозможно без знания контекста японской культуры. Зачастую древние трехстишия непонятны современным японцам - что же говорить о русских читателях? Приведу маленький пример. Выше я уже упоминал трехстишие Басе - о лягушке, прыгнувшей в пруд. Вот что пишет по поводу этого стихотворения Мойчи Ямагучи в своем исследовании "Импрессионизм как господствующее направление японской поэзии":

"Европеец не мог понять, в чем тут не только красота, но даже и вообще какой-либо смысл, и был удивлен, что японцы могут восхищаться подобными вещами. Между тем, когда японец слышит это стихотворение, то его воображение мгновенно переносится к древнему буддийскому храму, окруженному вековыми деревьями, вдали от города, куда совершенно не доносится шум людской. При этом храме обыкновенно имеется небольшой пруд, который, в свою очередь, быть может, имеет свою легенду. И вот при наступлении сумерек летом выходит буддийский отшельник, только что оторвавшийся от своих священных книг, и подходит задумчивыми шагами к этому пруду. Вокруг все тихо, так тихо, что слышно даже, как прыгнула в воду лягушка..."

Другой исследователь, Уильям Хиггинсон, отмечает еще более поразительную деталь: лягушки в Японии ценились за свое пение, как у нас соловьи, и огромное число поэтов до Басе прославляли именно пение лягушек. На этом фоне стихотворение Басе совершило настоящий культурный переворот - у него лягушка не поет, а просто прыгает в пруд с легким всплеском.

Естественно, что всех этих внутрикультурных ассоциаций лишен зарубежный читатель: у русских лягушка будет ассоциироваться чем-то холодным, или же с уродиной, в которую превратили красавицу-царевну; а у французов вообще возникнут гастрономические переживания.

Изрядно искажает трехстишия и перевод. При переводе такого маленького стихотворения мировоззрение переводчика накладывает ощутимый отпечаток: 

Со мной под одной кровлей           отдыхаю в ночлежке,
две девушки... Ветки хаги в цвету   в той же, где спят проститутки -
и одинокий месяц.                   луна над цветами хаги
           
       (перевод В. Марковой)        (подстрочник перевода Р. Хасса)

Еще более яркий пример - всем известная улитка Иссы: 


                Тихо-тихо ползи,
                Улитка, по склону Фудзи
                Вверх, до самых высот!
В этом переводе за Иссу сказано множество слов, которых он не говорил. Никаких "до самых высот" в оригинале нет: это скорее пришло из советских песен типа "Все выше, выше и выше..." про самолеты. Сомнительно также, что улитка вообще ползет по Фудзи! В стихотворении просто соположены два объекта - ползущая улитка и гора. Представьте, что блоковское "Ночь. Улица. Фонарь. Аптека." перевели бы на какой-нибудь язык как "По ночной улице ползет аптека, размахивая фонарем до самых высот" - и вы получите хорошее представление о том, во что превращаются некоторые хайку в других языках.

Не умаляя достоинств замечательной переводчицы Веры Марковой, хочется все же заметить, что русский читатель был пока лишен возможности сравнивать различные переводы - а это, пожалуй, единственный способ хоть что-то понять о хайку по переводам. Увы, кроме многократно переизданных версий Марковой, у нас в стране почти никаких других переводов не выходило, как не выходило и переводов "после-классических" трехстиший (XIX-XX века). С этим, кстати, связано и закрепившееся у нас неверное употребление термина "хокку" (древнее трехстишие, "начальная строфа" цепочки-ренга) вместо термина "хайку" (название отдельных трехстиший с XIX века). Между тем, например, в США два года назад вышла книжка "One Hundred Frogs", где собрано около ста различных переводов одной только "лягушки Басе" на английский! В том же международном издательстве Kodansha выходят и переводы более современных трехстиший, а также популярные книги о самих методах поэзии хайку и танка (например, "The Haiku Handbook" by William Higginson).



Итак, возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны, искажения при переводе и незнание культурного контекста приводят к тому, что японская поэзия так и остается непонятной для русского читателя. С другой стороны, те поэтические методы и "мировоззренческие установки", которые я упомянул в начале статьи, могут быть легко освоены поэтом любой страны. Это приводит меня к следующему выводу, а вернее, к трем выводам, которыми я и закончу свой доклад:



1) Хайку, написанное на русском языке с учетом контекста русской культуры, зачастую передает дух японской эстетики гораздо лучше, чем переводное трехстишие. Небольшое стихотворение про замолчавшего соловья может оказаться ближе к настоящим хайку, чем семнадцатисложная стилизация с элементами японского контекста (лягушки и т.п.). То же касается трехстиший, в которых упоминаются самые современные вещи - вовсе не обязательно писать о гэта и кимоно, чтобы сделать интересное хайку: 


                Утро. Твои колготки
                брошены на компьютер.
                Буквы сквозят через ткань. 

                               (А. Добкин)

2) Очевидно, что контексты различных культур имеют в пересечении некоторое непустое множество. Хайку, написанные с учетом этого общечеловеческого контекста, понятны в переводе на любой язык. Такие трехстишия образуют своего рода "образный эсперанто" - всеобщий язык, подобный живописи импрессионистов: 


                дрожит,
                когда соседнюю с ней ягоду
                срывают с ветки
           
                              (Д. Линдсей, Австралия)

Первым, и, пожалуй, наиболее мощным средством для общения на таком международном языке стала сеть Интернет (см. например электронный журнал "Лягушатник" - именно оттуда я взял все вышеприведенные трехстишия). А на бумаге в 1996 году вышла уникальная антология "Haiku World. An International Poetry Almanac". Книга эта составлена по канонам классического японского "сайдзики" (словарь сезонных слов для хайку), но в качестве примеров употребления этих слов собрано более 1000 трехстиший, написанных на 25 языках в 50 разных странах.

3) Естественно, что различия между русским и японским языком огромны. Поэтому прямой перенос формы хайку - три строки, 17 слогов - в русский язык зачастую выглядит неестественно (не говоря уже о том, что слог японского - это совсем не то же самое, что слог русского; и по протяженности, и по информационной нагрузке они различаются). Имеется и ряд художественных приемов, которые довольно трудно или невозможно воссоздать в русском языке (эффект двойного прочтения иероглифов, игра с синтаксической неопределенностью, визуальные эффекты каллиграфии, и т.п.)

Однако "внутренние" методы этой поэзии, частично описанные выше, можно с успехом применять при написании стихотворений в других формах. В частности, я иногда использую хайку как скетчевую форму для записи интересных моментов-образов; позже из этих набросков могут получиться как самостоятельные трехстишия, так и более крупные стихотворения, которые "раскручиваются" вокруг ранее зафиксированных образов. Опять же, под хайку здесь понимается не жесткое 17-сложное трехстишие, а некоторая более естественная для всех языков форма, которая собственно и делает этот жанр международным: короткая фраза-картинка "на один вдох" с одной-двумя паузами, своего рода "единица поэтической речи": 



                  упал - 
                  увидел звезды  



                                Алексей Андреев

Прыгнуть обратно к СЛЕДАМ ЦАРЕВНЫ-ЛЯГУШКИ